При этом «болевых точек» у региона много. Его текущая внешняя устойчивость обманчива. Потенциально это один из взрывоопасных районов Земного шара. В «бомбу» с отложенным часовым механизмом его превращают накапливаемые демографические и социально-экономические проблемы, тлеющие этно-территориальные и водно-энергетические конфликты, угрозы терроризма, наркотрафика и внутриполитической нестабильности. Центральная Азия – это не что иное, как край «кризисной дуги», которую западные политологи рубежа 70-80-х гг. прошлого века проводили между индийским субконтинентом и африканским рогом. По ней проходит часть исторического разлома, отделяющего западный, православный и синский мир от мусульманского, вдоль которого, по прогнозам С. Хантингтона, назревает «столкновение цивилизаций».
Смогут ли Соединённые Штаты оставаться в стороне от возможных кризисных явлений у границ своих стратегических соперников? Ведь если и наносить, скажем, очередной удар по «амбициям» Москвы на постсоветском пространстве, то где разумнее всего сделать это после Украины, как не на южных протяжённых рубежах Урала и Сибири?
Нельзя сбрасывать со счетов и природные богатства региона — нефть, газ, уран, золото и другие ресурсы, которые всегда привлекали и привлекают внимание иностранного капитала. Углеводородные запасы акватории Каспийского моря входят в мировой «энергетический эллипс», на противоположной окраине которого американцы давно и прочно закрепились, сформировав альянс с арабскими монархиями Персидского залива.
Отсюда с высокой долей вероятности можно заключить, что Центральная Азия, если временно и выпадет из фокуса американской внешней политики, то в будущем будет неизбежно вновь и вновь в него возвращаться, а Вашингтон (хотя это официально и отрицается) будет играть здесь роль оппонента континентальным державам, аналогичную той, что раннее имела Британская империя в т.н. Большой игре XIX в.
Анализ совокупности имеющихся данных, касающихся внешней политики США в ЦА, позволяет утверждать, что Белым домом поставлена и реализуется цель геополитического разрыва региона с Россией. Для нашей страны это будет иметь если не катастрофические, то трагические последствия: усилится ее международная, в т.ч. экономическая изоляция, нарушатся коммуникации с Ираном, пострадает пятимиллионное русское население, будет утрачена возможность на дальних подступах противостоять угрозам, исходящим с юга, в т.ч. терроризму, наркотикам и т.д.
Первые дипломатические шаги в отношении рассматриваемых территорий Вашингтон предпринял после революции 1917 г. в России и окончания Первой мировой войны. В своей программе послевоенного устройства мира администрация президента США Вудро Вильсона склонялась к тому, чтобы применительно к «мусульманской России, т.е., коротко говоря, к Средней Азии» отторгнуть её от Москвы и «предоставить какой-нибудь державе ограниченный мандат для управления на основе протектората». Сложно себе представить, что в реалиях того времени претендовать на подобный мандат мог бы кто-то другой кроме самих Соединённых Штатов или их английских союзников. Впрочем, идею отложения от России среднеазиатских территорий удалось реализовать только 70 лет спустя, несмотря на то, что в 1920-1930-х гг. усилия Запада не ограничились одной дипломатией. Как известно, Лондон покровительствовал движению басмачей, боровшихся против советской власти в регионе и совершивших свои последние рейды в годы Великой Отечественной войны.
В дальнейшем Соединённые Штаты стали оказывать ощутимое воздействие на ситуацию в азиатских республиках Советского Союза уже во время афганской кампании СССР 1979-1989 гг., что выражалось в проникновении в регион националистической и религиозной литературы, нападениях на промышленные и пограничные объекты афганских моджахедов, пользовавшихся материальной, политической и военной поддержкой Вашингтона. В качестве полноценного игрока, претендующего на особую роль в регионе, Белый дом заявил о себе уже после выхода пяти азиатских республик из состава Советского Союза.
В новейшее время на среднеазиатском направлении американской дипломатией пройдены три этапа, примерно совпадающие со сроками президентских администраций Б.Клинтона, Дж.Буша-мл. и Б.Обамы. Каждая из них по-своему расставляла акценты во внешней политике, но действовала при этом в рамках общего стратегического курса на удержание глобальной гегемонии США и сдерживания России.
Совместное уменьшение угрозы (СУУ)
В первые годы после распада Советского Союза Белый дом более всего беспокоило, что в ЦА оставалась разветвленная инфраструктура по производству и эксплуатации оружия массового уничтожения (ОМУ) – ядерного, биологического и химического, особенно четвёртый в мире ракетно-ядерный потенциал на территории Казахстана. Соответственно тогда Вашингтон главный упор сделал на освобождении от этой инфраструктуры региона. Задача была решена к началу второго десятилетия XXI в.: ядерное оружие передано России, демонтированы военные производства и законсервированы полигоны. В целом это имело позитивный эффект для глобальной и региональной безопасности.
Проблема однако состояла в том, что базовая американская программа в этой сфере (Совместного уменьшения угрозы, СУУ, Нанна-Лугара) была принята руководством РФ и центральноазиатских республик на довольно жёстких и даже дискриминационных условиях, открывших для американской стороны возможности ее использования для подрывной, в т.ч. разведывательной деятельности.
Произошло беспрецедентное раскрытие данных о военных возможностях стран ОДКБ. Под прикрытием грантов Международного научно-технического центра (МНТЦ), инспекционных поездок и других подобных механизмов представители Соединённых Штатов получили легальную возможность для развития контактов в военных и научных кругах ЦА и сбора обширной информации об оборонном потенциале государств региона. В руки американских военно-технических специалистов попали сведения и образцы, чувствительные для российского оборонно-промышленного комплекса (об изотопном составе ядерных оружейных материалов, боевых биологических рецептурах, конструкциях шахтных пусковых установок и т.д.).
Внедрение поставленного из США оборудования и компьютерной техники создало риски того, что сейчас в критической промышленной и военной инфраструктуре некоторых республик ЦА может функционировать иностранная аппаратура с замаскированными математическими кодами и техническими средствами для дистанционного снятия информации или вывода из строя материальной базы. В отличие от России, где американская помощь проходила предварительную специальную проверку, возможности республик ЦА в этом отношении всегда были более ограниченными. В качестве примера можно вспомнить, что в начале 1995 г. Соединённые Штаты предоставили Казахстану оборудование правительственной связи (GGCL) и открыли бесплатный спутниковый канал, альтернативный московскому.
В своих практических шагах американские военные исходили из необходимости уничтожения как можно большего количества эффективных образцов вооружений и военной техники (ВВТ) на месте. В результате этого российские ВС не досчитались, скажем, большого количества стратегических бомбардировщиков, на которые претендовали после распада СССР.
И, конечно, американцы не допустили преобразование объектов советских стратегических ядерных сил (как аэропорт Чаган в Казахстане) в зарубежные базы РФ, что в будущем могло ускорить процесс реставрации геополитического влияния Москвы в регионе. Были безвозвратно утрачены многие передовые для своего времени производства, доставшиеся региону от ВПК СССР (Степногорская научная опытно-промышленная база, Павлодарский химический комбинат и т.д.).
Для Соединённых Штатов, по признанию вовлечённых представителей Пентагона, таких как замминистра обороны США (в конце 1990-х гг.) Э. Уорнер, стратегия оказалась крайне успешной. Затраты на неё в общем объёме военных расходов США были незначительны и намного меньше тех сумм, которых потребовало бы противодействие ликвидированному военному потенциалу. «Львиная» доля средств в ЦА была выделена на Казахстан (на сегодняшний момент ее можно оценить в 1,3-1,4 млрд дол.). При этом деньги давались не напрямую, а распределялись преимущественно в виде заказов среди американских оборонных, строительных и консалтинговых компаний, т.е. работали в интересах военно-промышленного комплекса США.
Сегодня, первоначально заявленные цели по ликвидации инфраструктуры советского ОМУ в ЦА практически полностью достигнуты (один из последних крупных проектов в этой области — консервация Семипалатинского испытательного полигона — завершен в 2012 г.). Но Вашингтон продлил действие программы СУУ, адаптирует ее к новым реалиям и даже наращивает по некоторым статьям финансирование.
Если Россия с июня 2013 г. резко ограничила сотрудничество с США в сфере СУУ, то в Казахстане имеет место противоположная тенденция. Именно в Казахстан в 2014 г. западными донорами из Москвы перенесена штаб-квартира Международного научно технического центра.
Эволюционирует и содержание СУУ. В новых проектах акцент смещён с ядерной на биологическую составляющую, доля которой в бюджете программы увеличилась с 10 % в конце 90-х гг. до 60 % в бюджетном запросе на 2015 г. В частности, именно через СУУ идет финансирование масштабного проекта по созданию по периметру границ России сети закрытых военно-биологических лабораторий. Они построены в Грузии, на Украине, а в 2016 г. Центральная референс-лаборатория должна быть введена в эксплуатацию в Алма-Ате (стоимость свыше 100 млн дол.). Такие объекты не подлежат внешнему контролю, а, следовательно, могут использоваться как для мирных, так и для военных биологических разработок, способных дать принципиальное преимущество при создании новых поколений «избирательного» биологического оружия.
Военно-техническое сотрудничество
Новая веха американской политики в ЦА пришлась на 2001 г., когда была объявлена «война» с международным терроризмом. США начали военную операцию «Несокрушимая свобода» в Афганистане. Для ее поддержки Вашингтон обратился к странам ЦА с просьбой разместить на их территории свои военные объекты. Это предложение тогда было поддержано и государствами региона, и Россией, которые сами столкнулись с террористической агрессией.
Под предлогом борьбы с общим злом в ЦА появились две базы ВВС США (в узбекском Карши и киргизском Манасе), были открыты воздушные коридоры для американской авиации и наземные каналы снабжения (т.н. Северная сеть поставок, ССП), а также несколько логистических центров других стран НАТО.
Впоследствии стали очевидны две вещи. Во-первых, что Соединенные Штаты не собираются сворачивать свои военные объекты, а хотели бы сохранить их на постоянной основе. Во-вторых, что само их наличие порождает как для России, так и стран ЦА целый комплекс ранее не учтенных сопутствующих рисков. К числу таких рисков можно отнести следующие.
Военные базы НАТО размещались в странах Организации Договора о коллективной безопасности, тем самым нарушая сложившийся в регионе баланс сил не в пользу ОДКБ.
Задача сохранить базы провоцировала вмешательство американцев во внутренние дела. Президент Киргизии А.Акаев, смещенный в результате «тюльпановой революции» 2005 г., впоследствии прямо говорил о том, что одна из причин переворота – его отказ дать гарантии сохранения базы в Манасе после очередных парламентских выборов, что «американцы восприняли как вызов».
России нанесен экономический ущерб в результате возникших вокруг Манаса коррупционных схем снабжения горюче-смазочными материалами. В них с одной стороны были вовлечены члены семьи президентов Киргизии А.Акаева (а затем К.Бакиева), с другой – офицеры Пентагона. Поставки осуществлялись путем нелегального реэкспорта российских нефтепродуктов, которые попадали в Киргизию беспошлинно для внутренних нужд республики.
Не исключено, что объекты могли использоваться для ведения технической разведки, в т.ч. против российских военных и космических центров в регионе. Косвенно на это указывает наличие режимных строений без окон и с большим количеством охлаждающего оборудования.
Отдельные факты подтверждают предположение, что Соединенные Штаты задействовали Манас в работе резидентуры и для планирования диверсионных операций. В частности, зафиксированы нелегальная переброска американскими военнослужащими в республику огнестрельного оружия, наличие на базе своей службы наружного наблюдения. В феврале 2010 г. Иран принудительно посадил пассажирский самолёт авиакомпании «Кыргызстан» из Дубая. На его борту был задержан лидер воюющей против Ирана белуджской террористической группировки «Джундаллах» Абдульмалик Риги, который следовал в Манас. А. Риги признался, что там созданы условия для подготовки боевиков, ведущих с Тегераном вооружённую борьбу.
В результате, если изначально Россия поддержала размещение американских военных объектов в ЦА, то затем была вынуждена прикладывать немалые усилия к их выдворению. Это удалось сделать (Манас прекратил существование в июне 2014 г.; еще раньше, в 2005 г. в результате ухудшения отношений с Ташкентом была закрыта база ВВС США в Узбекистане), но ресурсы которые пришлось потратить на эти цели нашей стране были значительными. Сегодня, правда, перспектива открытия новых американских баз в регионе кажется маловероятной без прихода к власти в центральноазиатских республиках новых лояльных США политических сил.
Продолжая тему, следует отметить, что ситуацию сложившуюся после «11 сентября» американцы использовали и для интенсификации военных контактов с регионом по другим направлениям.
В середине первого десятилетия 2000-х годов они предприняли попытку военного проникновения на Каспий, предложив вложить свыше 100 млн дол. по программе «Каспийский страж» в расквартированные здесь подразделения. Это масштабный проект был заблокирован политической позицией большинства прикаспийских государств. Однако запрет на размещение внерегиональных военных сил на Каспии пока по-прежнему носит политический характер и нуждается в юридическом закреплении в Конвенции о статусе Каспийского моря, подготовка которой не завершена. Попытки НАТО играть более весомую роль в акватории Каспия способствовали эскалации гонки вооружений и, с большой долей вероятности, будут продолжены при более благоприятных условиях, учитывая стратегическое расположение водоёма.
Другим ключевым пунктом американской военной стратегии в ЦА остаётся поддержка, оснащение и подготовка отдельных высокомобильных подразделений ВС стран региона (спецназ, охрана первых лиц государства). Среди них наиболее известен КАЗБРИГ.
Тем самым американская сторона решает несколько задач. Пентагон рассчитывает привлекать такие подразделения к своим иностранным операциям, минимизируя собственные расходы и людские потери. Формирует позитивные примеры, демонстрирующие странам ЦА продуктивность военного строительства на принципах НАТО. Укрепляет контакты среди руководства ВС и элитных частей региона, выдвигает вперед лояльный генералитет. В ситуации внутригосударственного кризиса данные соединения чаще других ориентируются на позицию Белого дома и выступают на стороне Запада.
Одновременно в процессе занятий с центральноазиатскими клиентами американские силы специальных операций (ССО) осваивают чужую технику и вооружение, тактику действий на удалённых территориях. И если американцам не удалось добиться участия военнослужащих из ЦА в своих зарубежных миссиях (единственным исключением стало выполнение гуманитарных функций казахстанским КАЗБАТом в Ираке в 2003-2008 гг.), то остальные из перечисленных задач в той или иной мере решаются.
Борьба с терроризмом
Военное присутствие в регионе Соединенные Штаты стандартно объясняют необходимостью борьбы с терроризмом. Но реальное отношение к терроризму в Вашингтоне специфическое: это в определенной мере и угроза, но и инструмент внешней политики.
Собственно, проблема терроризма в ЦА возникла во многом вследствие стратегии самих США. Первые террористические организации, появившиеся здесь, идеологическую и материальную подпитку получали с афганского направления, где в 1980-е годы Вашингтон и его союзники поддерживали моджахедов в борьбе с СССР. Затем, в 2000-е годы, эти же группировки, вытесненные из ЦА в Афганистан и примкнувшие к талибам, понесли там крупные потери в живой силе во время боев с западной коалицией. И это уже, наоборот, способствовало тому, что острота террористической угрозы в ЦА пошла на спад. Сегодня Белый дом снова создает условия для роста терроризма, продуцируя конфликты на Ближнем Востоке и в Северной Африке.
Публично представители США оценивают терроризм исключительно негативно и оказывают содействие контртеррористическим подразделениям в ЦА, но на практике террористические группировки широко используются американскими спецслужбами, например, для смены неугодных режимов. Такая попытка была предпринята и в Центральной Азии, когда западная дипломатия и общественное мнение поддержали вооруженный мятеж в узбекском Андижане в мае 2005 года. Захват заложников и административных зданий последователями радикальной религиозной организации Акрамия они квалифицировали как народные волнения против режима президента И.Каримова, и стали оказывать на правительство республики беспрецедентное международное давление. Ташкент, однако, давлению не поддался, мятеж подавил, а отношения с США «заморозил» почти на четыре года, до прихода новой администрации Б.Обамы.
Из андижанского конфликта следует важный вывод в отношении американской стратегии в ЦА. Состоит он в том, что для достижения целей в регионе Соединённые Штаты считают приемлемым использовать здесь исламистский фактор, интерпретируя его в угоду своим интересам. В этой связи для России важно не уступать инициативу в развитии региональных механизмов борьбы с террористической угрозой, поскольку она, если позволят обстоятельства, может быть использована Америкой и против Москвы.
Антинаркотическая политика
Недопустимо уступать инициативу и в части борьбы с другой проблемой – наркотрафиком. Интересно, что она также возникла здесь во многом вследствие политики США.
Реальная цель антинаркотической стратегии США в регионе – не декларируемая борьба с наркотиками, а использование фактора наркотиков против России. Этот курс включает несколько компонентов.
Вашингтон имитирует борьбу с трафиком (т.е. с последствиями) и не позволяет уничтожать наркопосевы (т.е. причину проблемы). С начала 2000-х гг. в мире сложилась уникальная геополитическая ситуация: Соединённые Штаты закрепились сразу в двух эпицентрах мирового наркопроизводства — Афганистане и Колумбии. Но в Колумбии они активно уничтожают посевы, а в Афганистане не дают этого делать. Как результат, к 2014 году площади незаконного культивирования кокаинового куста в мире сократились до минимальных отметок, а опиумного мака достигли рекордного уровня за всю историю международных наблюдений. Логика объяснима: в США остро стоит проблема кокаина, а главным рынком сбыта афганских опиатов является Россия. Идет подрыв ее демографического потенциала, оттягиваются ресурсы на противодействие наркопреступности, в т.ч. связанному с ней исламистскому бандподполью.
В данных процессах страны ЦА оказались в роли транзитной зоны, через них прошёл один из трёх главных международных каналов поставок героина – т.н. северный маршрут в РФ. Решающую роль в утверждении маршрута сыграла ликвидация единой системы охраны государственной границы с Афганистаном после распада Советского Союза. В этих условиях усилия США, как ни странно, были сосредоточены на дальнейшем снятии барьеров между Афганистаном и сопредельными странами ЦА. Американские дипломатические круги последовательно выступают за отказ от «избыточных» мер пограничного и таможенного контроля между ними, расширение транспортной инфраструктуры, а также политически, информационно и финансово поддержали вывод с южных границ Киргизии и Таджикистана соединений пограничных войск РФ, которые достаточно эффективно осуществляли здесь перехват наркотиков.
Завершающий компонент стратегии США – формирование патронажа над антинаркотическими структурами ЦА. Наиболее плотную опеку американцы установили над антинаркотическими агентствами в Таджикистане и Киргизии, которые фактически создавались с их участием на рубеже 1990-х и 2000-х годов. Кроме того, в 2011 году США предприняли неудачную попытку учредить в ЦА наднациональную координирующую структуру по наркотикам, дублирующую механизмы ОДКБ (CACI). Через это было расширено западное влияние на местную правоохранительную систему, а фронт борьбы с наркотиками отодвинут ближе к границам России, что в корне противоречит предложенному Москвой подходу по уничтожению наркопосевов в местах их культивации.
В целом последовательность и результаты действий американской стороны в части борьбы с наркотиками и терроризмом наталкивают на мысль о том, что разрастание очага нестабильности в срединной Евразии рассматривается ею как вполне приемлемый вариант развития событий хотя бы на случай, если политический протекторат и долгосрочное военное присутствие США в этом районе не будут гарантированы. Перманентный кризис безопасности здесь лишь косвенно может отразиться на самом «американском острове», тогда как для евразийских держав он порождает самые «горячие» риски.
Торгово-экономические отношения
Для экономики США регион ни как торговый партнер, ни даже как источник сырья объективно не представляет значительного интереса. Это глубокая экономическая периферия. Ограниченное внимание американские корпорации проявляют лишь к казахстанской нефти, в разработку которой вложили около 12 млрд дол. и которую они в основном перепродают в Европу. Но несмотря на это, Вашингтон проводит здесь непропорционально энергичную экономическую дипломатию, которая, как становится ясно при более детальном рассмотрении, нацелена, прежде всего, на сдерживание растущих кооперационных связей ЦА с Россией и Китаем.
Главными инструментами американской экономической политики выступают инфраструктурное (прежде всего, трубопроводное) планирование, программы международных финансовых институтов (МФИ), гранты для осуществления либеральных реформ, санкции.
Еще в середине 1990-х годов Советом национальной безопасности США была разработана концепция южного энергетического коридора (ЮЭК) – системы трубопроводов для экспорта каспийской нефти и газа в Европу в обход России через Кавказ и Турцию. Идею поддержали ЕС и Анкара. Реализовать ее пока удалось лишь частично: запущен центральный (кавказский) отрезок коридора и продолжается строительство западного (турецкого) участка. Но ключевой восточный участок (транкаспийский) уже много лет заморожен, в результате в т.ч. противодействия Москвы.
Если масштабный геополитический проект ЮЭК будет завершен, влияние России снизится в трех регионах сразу: в Европе (из-за конкуренции с каспийскими энергоносителями), в ЦА (по причине ослабления российской монополии на транзит углеводородов на Запад) и на Кавказе (где лояльность местных властей Западу будет стимулироваться дополнительными транзитными сборами).
В последние годы важным вектором экономической стратегии США стала также борьба с российскими интеграционными инициативами.
В ущерб Евразийскому экономическому союзу (ЕАЭС) развязана информационная и дипломатическая кампании. На их финансирование ушла большая часть американских грантов, предназначенных на т.н. цели развития региональной экономики (350 млн дол. в 2013-2016 гг.).
Противостояние перенесено на поля Всемирной торговой организации. В 2013 году с подачи западных советников Таджикистан вступил в ВТО, приняв такие юридические обязательства, которые затрудняют его дальнейшее присоединение к ЕАЭС. В 2015 году США согласились принять в ВТО Казахстан только при условии, что республика снизит уровень тарифной защиты по нескольким тысячам товарных позиций, ранее согласованным в Евразийском союзе. Последнее нанесло пока недооцененный удар по интересам ЕАЭС.
Наконец, в 2011 году Соединенные Штаты выдвинули свою альтернативу евразийской интеграции – геоэкономический концепт Новый Шёлковый путь (НШП). В отличие от ЕАЭС, его вектор направлен не на север, а на юг и предполагает, в первую очередь, прокладку дорог, ЛЭП и других коммуникаций для связи между Центральной и Южной Азией через Афганистан. Пока, впрочем, планы в рамках НШП тормозятся нежеланием самих Соединённых Штатов нести высокие затраты на его реализацию и нестабильной ситуацией в ИРА.
Мягкая сила
Американская сторона накрыла регион разветвлённой сетью НПО, СМИ, образовательных учреждений и интернет-групп, вовлечённых в манипуляции общественно-политическими процессами. Механизм «мягкой силы» уже сработал в ходе «тюльпановой революции» 2005 года, которая временно включила Киргизию в орбиту доминирующего влияния США, но платой за которую для республики стала политическая дестабилизация и подрыв экономики на годы вперёд. Прямым следствием госпереворота в Бишкеке было не только ухудшение отношений с Россией, всплеск национализма, радикального исламизма и наркоторговли, но и откат Киргизии назад в развитии институтов демократии и гражданского общества, за которые публично так ратуют в Вашингтоне. К сожалению, и сегодня именно Киргизия по-прежнему остаётся в ЦА той зоной, где американские политтехнологи располагают самым разнообразным набором инструментов. Опасность представляет также предстоящий период транзита власти в Казахстане и Узбекистане: нельзя исключать, что лояльные Западу общественно-политические, в большинстве русофобские, силы попытаются воспользоваться здесь возможной политической турбулентностью, связанной с уходом президентов Н.Назарбаева и К.Каримова.
На этом фоне эффективность механизма «мягкой силы», которую создаёт в регионе Россия, по многим параметрам уступает системе, развёрнутой США. Причём это происходит, несмотря на такие естественные преимущества, как распространение русского языка, русские диаспоры, общие исторические достижения, сильное влияние российского телевидения и т.д. Во многом это связано с тем, что Москва в большинстве случаев избегает вмешательства во внутриполитические процессы в близлежащих странах и концентрируется на гуманитарных программах.
* * *
Наблюдая за «походом» Соединённых Штатов в ЦА, хорошо различимы сильные и слабые стороны американской внешней политики.
Её безусловными преимуществами остаются чёткий приоритет собственных национальных интересов; умение мобилизовать для решения своих задач союзников; адаптация к дипломатической работе современных социальных, коммуникационных и цифровых технологий; и, конечно, ясный идеологический посыл, привлекательный для многих иностранных граждан, несмотря на расхождение либеральной риторики с реальными делами, которые она маскирует.
К числу слабых мест американского курса можно отнести межпартийную и межведомственную конкуренцию в США, накладывающую отпечаток на международные отношения; расточительное обращение с материальными ресурсами, которые даже для первой в мире экономики не являются безграничными; игнорирование, порой демонстративное, азиатских культурных и политических традиций, хотя многим американским специалистам известно, что, например, проекты популяризации гомосексуальных отношений плохо воспринимаются в патриархальном восточном обществе. Но, возможно, наиболее очевидная уязвимость, к которой склонен американский истеблишмент, состоит в преобладающем чувстве собственного превосходства и исключительности, что не только порождает стремление к мировой гегемонии, но и притупляет восприятие действительности.
С определённой долей уверенности можно ожидать, что Вашингтон сохранит общий стратегический замысел в отношении ЦА, подчиняющийся логике сдерживания России. Этот вектор был устойчивым при трёх подряд американских администрациях и, скорее всего, останется неизменным и в обозримой перспективе, пока политический класс в Вашингтоне воспринимает свою страну как сверхдержаву, имеющую интересы во всех, даже самых удалённых, уголках мира. Неизменными, по всей видимости, останутся и жёсткие предельно циничные методы ведения геополитической борьбы.
Доклад на заседании Учёного совета РИСИ 21 апреля 2016 г., Москва.
